КАМЕННЫЙ СТРАЖ

Се подвиг истинно: труды и правота
Суть старости его маститой красота.
Надгробная надпись

Мощные, образующие почти правильный квадрат крепостные стены, торжественный въезд-ворота, башни, увенчанные узорными коронами, пышный собор, шатровая колокольня - Донской монастырь, связанный с незабываемыми страницами московской жизни.

Воинское предание, а также колыбель, нянчившая богатыря, незабываемые события исторической яви, старый московский некрополь, украшенный романтическими, так много говорящими сердцу надгробиями,- Донской монастырь.

Творения русских и зарубежных ваятелей, памятники-иносказания, архитектурные страницы блистательного былого - Донской монастырь. Перенесемся же мыслями в Москву конца шестнадцатого века - столицу крупнейшего государства Запада и Востока, хорошо укрепленную, занятую сложными внутренними и иноземными делами, строящуюся и расширяющуюся. Царствовал Федор Иванович, который больше всего любил слушать колокольный звон. Делами государства занимался Борис Годунов, государев шурин, которого иностранные послы на аглицкий манер именовали канцлером. Тишина стояла великая. И вдруг, как призрак былого, страшнее, чем тень усопшего Малюты Скуратова,- весть: на Москву идет Кази-Гирей, воинственный хан, с ним "турские люди", то есть турки. Гирей вошел в тайный сговор со шведским королем, обещавшим хану Москву как легкую добычу - войско московское стянуто, оно-де у северных границ. Было действительно так. Запыленные гонцы сообщали, что крымцы идут торными дорогами, даже не грабят, как бывало, окрестных городов, поспешая к Москве. Но, как это не раз случалось с завоевателями, матерый волк вместо овчарни увидел иное... Гирей поднимался на Воробьевы горы, как не без иронии замечает летописец, полюбоваться на златоглавую Москву. Вид города едва ли мог доставить ему удовольствие. По стенам бесконечного Белого города равномерно стояли пушки. Над Замоскворечьем возвышались деревянные стены. Воинский вид имели монастыри-крепости, составившие единую большую цепочку, протянувшуюся от Андроникова к Новоспасскому, к Симонову и далее через Данилов к Новодевичьему... Незащищенное место между Тульской и Калужской дорогами было укреплено не только войском, но и подвижной крепостью, так называемым Гуляй-городом, который "мудростью" "на колесницах устроен и к бранному ополчению зело угоден". Огромные деревянные щиты ставили на обозы, скрепляли между собой. Внутри размещались воины. Крепость могла перемещаться и была своего рода танком. Как заметил тогдашний писатель: "...по простой речи глаголемый - обоз, древним же званием - Гуляй. Его же существо зримо, яко град".

Одновременно с военными делами Кремль предпринял духоподъемные и иные действия. Так, в обозе (мы бы сказали - во втором эшелоне) войска, стоявшего меж Даниловским монастырем и Воробьевыми горами, разбили походную церковь. Обнесли икону Донской богоматери (побывавшей в Казанском походе и стоявшей в Кремле) вокруг городских стен и установили ее в полотняной церкви. Царь Федор Иванович делал что умел: "с теплыми слезами и несумненною верою молился" перед образом Донской.

Ночью в Москве, в направлении Калужской дороги, был устроен страшный шум. На башнях Кремля и Белого города вспыхнули, разрывая ночную тьму, огромные костры. Не отстало, как видно из летописи, и воинство: "Тое ж нощи в полках у воевод бысть всполох велик". По всему стольному граду перемещались огни и слышалось движение. Более того, среди осаждавших оказались московиты, специально подосланные Борисом под видом сдавшихся'пленников: они должны были дать хану ложные показания о численности московского войска. Впрочем, предоставим слово очевидцу, поясняющему, что означал шум: "Царь же крымский, сие слышав, и повеле привести пред собою полоняников и вопрошаше их: что есть на Москве велик шум? Они же рекоша царю, что прииде сила к Москве многая, сила Новгородская и иных государств московских, и хотят прийти нощи на тебя". Хан был так смертельно напуган, что немедленно снялся с места и стал поспешно уходить в Крым, даже "коши пометая", крымцы же, видя улепетывающего изо всех сил предводителя, тоже "бежаша и друг друга топтаху". Их догнали у Оки и разгромили. С тех пор ханы перестали ходить к Белокаменной.

Можно сказать наверняка, что события не развивались гладко. Муки дантова ада бледнеют перед тем, что вытерпели этой ночью полоняники, давшие "нарочные" показания перед лицом свирепого и смертельно перепуганного хана. Ни один из допрашиваемых не дрогнул. Все отвечали согласно, заплатив жизнью, претерпев страшные страдания во имя спасения родного города. Обнажи, Москва, голову перед их памятью - не ведаем их имен...

На месте, где стояли Гуляй-город и полотняная походная церковь с образом Донской богоматери, был сооружен монастырь. Дали ему имя Донского. Помимо желания запечатлеть памятное избавление "от окаянных агарян", как тогда называли недругов, была принята в расчет и другая сторона дела - военная. Монастырь завершал здесь цепочку постов-стражей, надежно прикрывая стольный град, будучи выдвинутым далеко вперед.

В 1593 году был возведен сравнительно небольшой одноглавый собор, украшенный, как было отмечено, "изрядными лепотами": тремя рядами кокошников - полукруглых щитков. В целом храм сразу заставляет вспомнить, как говорят знатоки, о московском здании конца шестнадцатого века. Это был храм-памятник, где на одной из стенописей Борис повелел изобразить "подобие своего образа", что вызвало ропот - кровь царевича Дмитрия "при невыясненных обстоятельствах" была уже пролита.

Действие другое. Около ста лет спустя к Малому собору пристроили трапезную и колокольню. Четверть столетия ушло на то, чтобы возвести каменную стену с двенадцатью башнями и бойницами. Монастырь постоянно обстраивался, и над входом появилась мощная надвратная башня, колокольня над западными воротами, а позднее церковь Михаила Архангела, ставшая фамильной усыпальницей,- в свое время здесь состоялась торжественная встреча московских полков, предводительствуемых "ближним боярином" Василием Голицыным, вернувшихся из Крымского похода.

Донской монастырь воспринимался современниками как горделивое напоминание о долгожданном избавлении Москвы от нашествий, десятилетиями терзавших город и русские земли. Военная знать Крымского ханства, утопавшая в фантастической роскоши, сделала набеги на Москву и Украину основной статьей дохода. Крымские разбойники-головорезы - проклятие шестнадцатого и семнадцатого столетий. Проделки Крыма были общеизвестны, как и его преступная сделка с Оттоманской Портой, на рынки которой поставлялись пленники-славяне. На соседние народы ханство смотрело как на добычу, предмет захвата я продажи. Никакая дань, никакие подарки не сулили безопасности. После Смутного времени, когда Русь была ослаблена, крымцы захватили и увели в плен двести тысяч русских людей. Как же было Москве не гордиться Донским монастырем, стены которого напоминали об избавлении - пусть еще не окончательном - от вековой крымской угрозы!

Опять новое действие. В девяностых годах семнадцатого столетия монастырь украсился грандиозным Большим собором. Являя по форме четырехконечный крест, он завершался главами, символизирующими четыре стороны света. Шея центрального купола составляла в окружности свыше сорока аршин, то есть внутри нее можно, как с улыбкой говорили москвичи, ездить на тройке. Весь собор охватывала паперть-гульбище - одна из самых больших в Москве, на нее вели три торжественные каменные лестницы. Внутри храма по беглым рисункам Василия Баженова - крупнейшего московского архитектора, стены были расписаны фресками "в итальянском стиле", то есть в подражание художникам эпохи итальянского Возрождения.

Огромный внутри, собор был украшен шестиярусным резным иконостасом, покрытым красным золотом. Сама по себе эта неслыханная по размерам стена для икон - произведение прикладного искусства, в создании которого принимали участие мастера Оружейной палаты Карп Золотарев, Абросим Андреев и др. Иконы писали пришедшие из Руси Белой, из города Почепа Остап и Евстафий Ивановы. Надо заметить, что Москва ценила выходцев из западных земель как умельцев и знатоков, улавливающих новые художественные веяния. Почти одновременно с Большим собором были возведены новые стены с башнями. И хотя всякая угроза нападения миновала, строители возвели крепость по всем военным правилам.

* * *

Н. М. Карамзин однажды заметил, что немногие из тех, кто провел большую часть жизни в Москве, могут равнодушно смотреть на Донской монастырь, почти все приближаются к нему с умилением и слезами, ибо там- "главное кладбище"... Действительно, за оградой Донского монастыря постепенно возник город мертвых, один из именитых отечественных некрополей. Мы не знаем, есть ли здесь могилы времен Бориса Годунова. В семнадцатом веке начали погребать тех, кто жил в суровых кельях. Когда в Москву из "полону из шведские земли" привезли тело умершего грузинского царевича, царь Имеретин Арчил II попросил погрести усопшего в каменной палате под соборной церковью. Постепенно образовались усыпальницы грузинских царей, а также князей Багратионов - старинной грузинской фамилии, внесенной в число российских княжеских родов.

Начиная с екатерининской поры Донской некрополь на многие десятилетия, растянувшиеся, пожалуй, чуть ли не на весь девятнадцатый век, стал не только пристанищем для отживших, но местом паломничества. Дело не только в том, что здесь погребены выдающиеся люди. Перед нами - заповедник романтизма. Скульпторы годами соревновались в созда.нии памятников, всякого рода символов, аллегорий и надгробных надписей, обращенных к живым: "Прохожий, стой!.." Необычайно интересны эпитафии - изречения, стихи, иносказания... Каких только нет - трогательные, возвышенные, сентиментальные, пространные, лаконичные, официальные, семейные, дружеские, пафосные, бытовые, едва ли не комические... По просьбе родителей безвременно умерших младенцев несколько эпитафий написал сам Николай Михайлович Карамзин, имевший славу первого пера страны... А вот эпитафия Михаилу Матвеевичу Хераскову, автору "Россиады":

Восплачьте - уж поэт не дышит!
На урне лира возлежит!
Но ах! Гордитесь! Слава пишет:
Он был и росс, и был пиит.

На Донском похоронен А. П. Сумароков, один из знаменитых поэтов восемнадцатого века, писавший любовные песенки, расходившиеся в списках, трагедии и сатиры, "Эпистолы о стихотворстве", породившие шумные полемики. Нашел тут вечное пристанище и дядя Пушкина, Василий Львович Пушкин, определивший, как известно, юного поэта в Царскосельский лицей, автор озорного "Опасного соседа". Здесь же покоятся И. И. Дмитриев, баснописец, пользовавшийся известностью (до наших дней дожила песня на его слова "Стонет сизый голубочек"), Н. Н. Бантыш-Каменский, один из публикаторов "Слова о полку Игореве", П. Я. Чаадаев, друживший в молодости с Пушкиным и Грибоедовым. Нигде в Москве нет такого обилия необычных надгробий, как на Донском: мистические пирамиды, ленты и знаки, повествующие о "сладком и драгоценном древе жизни", о "премудрости Соломоновой", о "подлинном ключе" к тайнам, о "молотке", которым должно стучать трижды в дверь к "вольным каменщикам", как называли себя масоны. Из более поздних имен обратим внимание на могилы: О. И. Бове, строителя центра послепожарной Москвы, в частности Большого и Малого театров; В. О. Ключевского, выдающегося историка; В. Г. Перова, художника-передвижника. Прах Перова был сюда перенесен с кладбища Данилова монастыря. Из людей нашего времени вспомним Н. Е. Жуковского, одного из выдающихся теоретиков воздухоплавания, "отца русской авиации".

Самые ценные из памятников Донского, а также монастырей, храмов и усадеб Москвы и ее окрестностей были помещены в Михайловской церкви, ставшей в наши дни хранилищем мемориальной скульптуры. Сюда были свезены работы таких выдающихся ваятелей, как Ф. Г. Гордеев, И. П. Мартос, В. И. Демут-Малиновский, С. С. Пименов, И. П. Витали, а также работы прославленного французского скульптора Жана Антуана Гудона,- о нем в свое время говорили, что его репутация "не имеет себе равных в Европе".

Прочувствованной красотой отличаются скульптуры Федора Гордеева, образцового мастера-классициста. Величавы и элегичны находящиеся в собрании мраморные надгробия Н. М. Голицыной и Д. М. Голицына, часто воспроизводимые в трудах по истории искусств. Изящный рельеф Н. М. Голицыной нередко называют "образцом надгробной школы русского классицизма". Интересна художническая судьба Федора Гордеева, сына простого скотника, окончившего петербургскую Академию художеств, с успехом работавшего над созданием творений из мрамора в Париже и Риме. По возвращении на родину он был окружен почетом, ему заказывали рельефы для таких сооружений, как Казанский собор в Петербурге или дворец в Останкине. Мастер стал академиком, а затем и ректором Академии художеств. Немногим художникам удавалось передать с такой силой лирику скорби, таящейся в мраморе, как блистательному Гордееву. Его аллегории Скорби, Утешения и Самоотверженности не могут не взволновать.

Украшение всей коллекции - надгробие М. П. Собакиной, созданное Иваном Петровичем Мартосом, знаменитым ваятелем, автором монумента Минину и Пожарскому на Красной площади. В надгробии обнаруживается совсем иная сторона дарования Мартоса, чем в прославленном памятнике. Возвышенность образов - в красоте их пластического решения. Крылатый гений опустил угасший факел - символ смерти, поправшей жизнь. Мартос, как и другие ваятели его поры, был приверженцем классицизма, черпавшего художественные образы в античности. По представлениям древних римлян, гений - хранитель человека, сопутствующий ему от рождения до кончины, формирующий его характер, влияющий на поступки и дела. Поэтому красота крылатого гения в мраморной группе Мартоса - отражение красоты духовного мира умершей.

На кладбище и в музее можно увидеть работы Василия Ивановича Демут-Малиновского, прославившегося тем, что в годину наполеоновского нашествия изваял статую "Русский Сцевола": крестьянин, чтобы не служить Бонапарту, отрубает себе руку. Творчество Демут-Малиновского неотрывно от патриотического подъема, охватившего отечество в пору борьбы с иноплеменниками. Он был автором памятника Ивану Сусанину, поставленному в Костроме, в родном городе народного героя. Находясь в Риме, Демут-Малиновский стал учеником Каковы и "пользовался его благосклонными наставлениями".

На памятнике Е. И. Барышниковой мы видим старца, олицетворяющего Время,- он отделяет живых от умершей.

Донской монастырь - один из краеугольных камней московской культуры в ее разнообразных проявлениях.

* Оглавление *

Баннерная сеть "Исторические сайты"