ВЕЛИКИЙ ПОСАД

Живет на посаде, в своем наряде.
Пословица

Если старую Москву уподобить живому существу, то Кремль можно назвать головой, а окружавший его посад - руками. Кремль - средоточие государственной, политической и духовной жизни стольного града, посад - торговли и ремесла. Такое разделение привычно для Древней Руси да и для европейского средневековья. В Киеве, например, соседствовали Гора и Подол. Шумная жизнь Господина Великого Новгорода зависела от согласия или споров Софийской стороны с концами (то есть улицами-районами). Во Владимире-на-Клязьме веками существовали Детинец и Спуски.

В Московский Кремль вели дороги со всех земель. Недаром в лермонтовской песне про купца Калашникова, прекрасно передающей исторический воздух Москвы, было сказано: "На чистом поле промеж трех дорог: промеж Тульской, Рязанской, Владимирской..." Через Арбат шла старая дорога из Смоленска и Новгорода; через Лубянку к Никольским воротам тянулся путь из Владимира; от Яузы приехавшие водой, сойдя на мостки, добирались к холму через людную Варварку... Естественно, что дороги обрастали домами-лицами, слободами, монастырями. Бессчетное число раз выгорал посад и снова возрождался, что привело к рождению поговорки: "Москва землю переживет". Крепость не могла укрывать все возраставшее население от опасностей - город нуждался во вместительном укрытии. Не прошло и полвека после возведения красно-кирпичного Кремля, как развернулось еще более обширное строительство.

В тридцатых годах шестнадцатого столетия были возведены стены Китай-города, окружившие и Кремль и посад единой каменной цепочкой. Но город рос с неописуемой быстротой, и в девяностых годах пришлось сооружать стены Белого города. Не сделав никакого перерыва в строительстве, Москва опоясала себя земляным валом... Не многие из городов мира могут похвалиться такой быстротой и размахом оборонительного строительства. Если стены Кремля огораживают около тридцати гектаров, то земляной вал охватывал площадь около двух тысяч гектаров,

"...И нарекошу граду имя Китай".

Речь идет о московском Китай-городе. Многим, особенно приезжим, кажется непонятным: что за Китай в Москве? К Китаю, стране, название никакого отношения не имеет. Было старое слово "кита", означавшее ограду, плетень. Первоначально Великий посад - улицы вне Кремля - обнесли земляным валом, увенчав его вязкой жердей, своего рода заградительным плетнем. Случилось это при Елене Глинской, вдове Васи лия III. Но еще при последнем было решено защитить посад каменной стеной. Елена Глинская именем своего сына Ивана, как свидетельствует пискаревский летописец, повелела "град ставити Китай". Работы заняли три года и к 1538 году были завершены. С двух сторон стена подходила к Кремлю - со стороны Москвы-реки и там, где теперь Исторический музей. Китай-город заключил в свои надежные объятия Великий посад став единой крепостью с Кремлевским холмом. Протянувшись лентой вдоль Москвы-реки, стены в целом составили - на нынешнюю меру - около трех километров. Так возникло крупнейшее в Русской земле да и в Восточной Европе военно-оборонительное сооружение. Строительство велось не только на деньги из великокняжеской казны, но и на обильные пожертвования, сделанные посадскими людьми.

Особую гордость москвитян составляли разнообразные башни - их было четырнадцать - и ворота, закрывавшиеся железными решетками. Башни и ворота надолго вошли в московскую жизнь, став непременной частью городского пейзажа. Китайгородские стены - их высота шесть с половиной метров - были значительно толще кремлевских и уходили глубоко в землю под башнями. Под землей было сооружено множество "слухов" - хранилищ воды, тайников с боеприпасами. Многочисленные бойницы и печуры были приспособлены для того, чтобы сверху и снизу вести прицельный ружейный и артиллерийский огонь. Легко представить, какое величественное зрелище являла Москва, окруженная стеной и рвом, над которыми возвышались башни,- недаром исследователи сравнивают Китай-город с прославленными генуэзскими крепостями.

Время пощадило немногое. Значительный участок стены напротив гостиницы "Москва" был сильно модернизирован в прошлом веке. В лучшем состоянии стена возле гостиницы "Россия", реставрация которой - дело наших дней.

При строительстве перехода через Китайский проезд были обнаружены остатки Варварской башни, находившейся под землей. Одно время возле башни, в Судебном приказе, стоявшем возле церкви Варвары, допрашивали пойманных в Москве разбойников и воров. Улица называась сначала Варьской, а потом - Варваркой. Отсюда и народное присловье: "К Варваре на расправу".

Впервые в истории Москвы жители Великого посада, окруженного стенами, почувствовали себя в безопасности. Куда бы ни шел ремесленный человек, на какую бы улицу ни ступил - Никольскую, Ильинскую, Варварку или Великую,- везде он видел башни и стены, что надежно защищали посад.

Совершим же прогулку в наиболее людную посадскую часть Китай-города, названную Зарядьем. Оно находилось за рядами, что выходили на Красную площадь. Границы этой части определялись Москвой-рекой, Варваркой (теперь - улица Разина) и ныне существующим Китайским проездом. Сегодня Зарядьем москвичи именуют район, окружающий гостиницу "Россия". Один за фасадов крупнейшего в мире дома для приезжих выходит на старейшую московскую улицу; об этой улице можно без преувеличения сказать, что по ней прошла вся история Москвы да, пожалуй, и всей страны. Камни древних зданий Варварки, погребенные в земле, помнят Дмитрия Донского, Дмитрия Пожарского, Степана Разина, красногвардейцев... Восстановительные работы в этом уголке столицы возвращают нам намек на красоту былого, которое, казалось, навсегда исчезло.

Нелегко увидеть через века местность глазами москвитянина - участника Соляного бунта. Панораму заслонил отель - левиафан - дом и стол для путешествующих. Толпы приезжих теперь можно встретить везде. Удивляет другое. В летописи, например, сказано, что здания построены на горке,- строения благополучно стоят, вот они, перед нами, а возвышенности никакой нет. Куда же подевались овраг, гора, холм, болото, урочище? Их и следа не найдешь. Город-гигант подобен ступке - пестом является время, перемалывающее холмы, загоняющее реки под землю, смахивающее вековые деревья...

Прошлое молчит для того, кто не знает его языка, кто не умеет с ним разговаривать.

Когда по ступенькам узкой лестницы вы спускаетесь вниз и видите над головой каменный свод, когда вы неслышно касаетесь стен, выложенных материалом, созданным еще мастерами, что возводили и кремлевские строения, когда эхо удваивает ваш голос,- закройте глаза и постойте в молчании. Из множества голосов, раздававшихся здесь, выделим один, звучный и красивый, произносящий слова, которые потом повторялись из рода в род да и ныне памятны: "Поклонны головы меч не сечет...", "Покорно слово кость ломит..."

Что это? Такие знакомые слова. Почему вспоминаются нравоучения-поговорки? Но послушаем дальше: "...а по двору идешь, и кто спросит, каким делом идешь, ино того не сказывати, а отвечать: не к тебе аз послан, к кому аз послан, с тем то и говорить". Красота неторопливой разговорной старинной речи живет в словах "Домостроя", автор которого, Сильвестр, царский духовник, конечно, не мог не бывать в палатах, принадлежавших Никите Романовичу, боярину-воеводе, брату первой жены Ивана Грозного. Боярский дом на посаде уже тогда был старинным. Усадьба являла замкнутый в себе мир, маленькое государство в государстве, где были хозяйство, воинство, суд, охрана. Едва ли еще какое другое письменное творение так правдиво и образно передает городской быт и житейские правила шестнадцатого столетия, как "Домострой".

Мы все привыкли говорить в отрицательном смысле о "домостроевских порядках". Действительно, в Зарядье, в Замоскворечье долго жили по "Домострою", и против этого справедливо бунтовало в минувшем веке молодое поколение. Теперь же для нас "Домострой" - художественный памятник, запечатлевший в строе речи и мышлении повседневную жизнь времен, когда Москва ходила в Казанский поход. "Про себя" читали редко. Грамотей, вглядываясь в книгу, читал истово, заражая своим настроением окружающих. Прислушаемся, вот звучит женский голос, производящий живое впечатление в стенах боярского дома: "...Не ведаю аз ничего того, и не слыхала, и не знаю, и сама о неподобном не спрашиваю, ни о княгинях, ни о суседах не пересуживаю". Так "Домострой" передает домашнюю речь.

Послушаем же, что еще нам сообщат стены, вещи и книги, собранные в боярских палатах.

Место это в дни первого из Романовых, царя Михаила Федоровича, именовалось "Старый Государев двор". Расположенный меж Варваркой и Псковским переулком, двор памятен был всей Москве по бурным событиям, происходившим здесь много раньше, при Иване Грозном. Никита Романович, боярин, был настолько видной фигурой, что его имя упоминается в исторических песнях.

Народное воображение поразил случай, связанный с Малютой Скуратовым, имя которого было олицетворением жестокостей опричнины и наводило ужас на Москву. Когда, говорилось в исторической песне, Малюта ' "взял царевича за белы руки и повел за Москву-реку, к тому ли болоту стоячему, ко той плахе поганой", распроведал про то боярин Никита:

Прискакал Никита свет Романыч
Ко тому ли болоту стоячему,
Ко той ли луже кровавой,
Ко той ли плахе поганой,-
Вырывает царевича у Малюты,
У Малюты злодея Скуратовича,
Он берет его за белые руки,
Приводит его на Государев двор.

На Берсеневской набережной до сих пор стоит нарядный дом, в котором, по московскому преданию, жил Малюта Скуратов. Говорят, что предание недостоверно.

А. К. Толстой в свое время писал по поводу этой песни: "Таков ли ты был, князь Никита Романович, каким воображаю тебя,- про то знают лишь стены кремлевские да древние дубы подмосковные!.. И грустно, и больно сказывалась во мне любовь к родине, и ясно выступала из тумана наша горестная и славная старина, как будто взамен зрения, заграждаемого темнотою, открывалось во мне внутреннее око, которому столетия не составляли преграды. Таким предстал ты мне, Никита Романович, и ясно увидел я тебя, летящего на коне в погоню за Малютой..." Остается добавить: народ в песнях, своей коллективной памяти, редко ошибается, воздавая должное и правым и виноватым.

Супруга Никиты Романовича - из богатейшего рода Ховриных, происходивших из Сурожа (Судака), торговавшего морем с греческими и итальянскими городами. Высокое положение и богатство не помогли избежать злокозненных превратностей судьбы: опричники разгромили двор, забрали все, что могли забрать; на следующий день Никита Романович послал просить у соседей одежду для себя и детей.

В пору польско-литовской интервенции, когда в Кремле засели иноземные захватчики, двор еще не забытого Никиты Романовича стал центром сопротивления - осадным двором, откуда народное ополчение, ведомое Пожарским и Мининым, двинулось освобождать Кремлевский холм. Позднее Старый Государев двор вошел в состав Знаменского монастыря, хранившего память о том, что "палаты на верхних погребах" - давнее наследство. Их переделывали, приспособляли для разных нужд, но знали об их почтенной древности. На подклет старого дома поставили кельи, которые позднее монахами также были перестроены. К пушкинскому времени мало что здесь напоминало о бурных днях Ивана Грозного и Смуты.

Новую страницу в жизни Варварки открыли в середине девятнадцатого века ревнители старины. С уважением и благодарностью следует назвать имена: И. М. Снегирев, Ф. Ф. Рихтер, А. Ф. Вельтман... Они, применяя строительные обмеры, восстановили как могли лучше здания шестнадцатого - семнадцатого веков. Позднее их работа подверглась хуле (основания для этого имелись), но не забудем, что перед нами довольно ранние опыты возобновления старых зданий. Ученые и строители делали что могли - даже кирпич изготовлялся "под древний". Конечно, некоторая стилизация в таких случаях, видимо, неизбежна: ведь рисунков старого здания, его частей и деталей не было. Как, скажем, было восстановить вход? Никто не мог с достоверной точностью сказать, каким, например, было крыльцо романовских палат. Взяли как образец существовавшее столетиями Красное крыльцо в Кремле и т. д. В наши дни были восстановлены и другие строения, в частности огромный Знаменский собор и монастырский Братский корпус - живописнейший архитектурный пейзаж Москвы, достойный кисти Васнецовых.

Варварка, как и многие улицы стольного града, имела свои географические привязанности. Нити тянулись далеко, вплоть до берегов Темзы. Но основное, ближнее притяжение - Волга, старые волжские города. Торжественную и нарядную церковь Знамения строили каменных дел мастера - костромские крестьяне Федор Григорьев и Григорий Анисимов. В Москве, на посаде, неподалеку от Кремля, они создавали своеобразный угол Костромы, вспоминая Ипатьевский монастырь, чей ансамбль отражался в водах двух рек - Костромы и Волги. Многое в облике церкви Знамения напоминает Ипатьевский монастырь и его Троицкий собор: широкая лестница, нарядные полукружия над окнами, белокаменные входы, ниши в стенах, седалища... Братский корпус - архитектурное эхо келий Ипатьевского монастыря. Суровости московского сооружения противостоит внутреннее убранство, осуществленное в конце восемнадцатого века,- картуши, лавровые венки, живопись. Особое впечатление производит находящееся в центральном куполе озаренное светом Всевидящее око.

В довоенное время в знаменитом доме Старого двора помещался Музей боярского быта. Теперь в палатах постоянно устраиваются выставки, посвященные Древней Руси. Приятно видеть муравленые изразцовые печи, парсуны - портреты, слюдяные оконца в кованых решетках, железные шкатулки, скамьи, обитые красным бархатом, старинный глобус, гусиное перо в чернильнице, раскрытую рукописную книгу, сундук с секретами... Но все-таки наибольшее впечатление оставляет белокаменный подклет, на стенах которого оружие едва ли не эпохи Смуты. Вот они, ружья, топорики, алебарды, дротики, с которыми шло ополчение Минина и Пожарского.

...Другой находящийся поблизости остров былого, едва ли не самый малый, сокровенно-задушевный из старинных московских сооружений, храм Зачатия Анны. Рядом с современной гостиничной громадой из железобетона и стекла церковка XV века, пережившая и нашествие, и Смуту, и Наполеона, многое говорит сердцу. Посадский храм возник в пору, когда вырастал Кремль, когда монументальность была главным примечательным свойством зодчества. Церковка своей умиротворенной красотой и чарующей душевностью обращалась и ко многим, и одновременно к одному. К тебе, твоим воспоминаниям, твоей жизни. По соседству находился Васильевский луг, ведший к Москве-реке. Луговое раздолье тоже влекло к себе, заставляло и в жестокие времена быть мягче, добрее, снисходительнее. Как владимирские храмы и первые московские соборы, церковь была сооружена из белого камня. Нравился он москвичам - привычный, домашний, устойчивый материал.

Зачатьевский храм - память о Дмитрии Пожарском. Князь, освободитель Москвы, пристроил придел с крестовидным сводом. Освобождая храм от позднейших надстроек, зодчие сберегли добавления веков, в частности придел Пожарского. Летописцы время от времени вспоминали восточный конец, где стоит церковка,- чаще всего в связи с пожарищами, бушевавшими в столице. Запомнился пожар 1493 года, начавшийся от свечи на Арбате и дошедший до восточного конца на посаде.

Если Кремль возвышался на холме, то посад стремительно, минуя горки, овраги, болотца, поляны, рощи, пруды, спускался к Москве-реке, берега которой покрывали смородинные кусты. Когда старожилам говорят, что на Варварке, поблизости от знаменитого Крестца (перекрестка), обнаружили Английский посольский двор, то они недоверчиво спрашивают: "Что же, этот двор под шапкой-невидимкой прятался?" Вопрошающие правы - дело не обошлось без волшебства. Надо быть таким чаролеем, как Петр Дмитриевич Барановский, чтобы в обычном здании увидеть сквозь наслоения столетий палаты XVI века.

Немного об истории удивительного здания на Варварке. История открытий - цепочка неожиданностей. Четыреста лет назад англичане упорно стремились через северные моря пробраться на шелковый, фарфоровый и всякий другой неодолимо манящий к себе Дальний Восток. Арктика сурово встречала мореходов - гибли и люди и корабли. Но за льдами виделись чудеса Индии и Китая. Отважному и знающему Ричарду Ченслеру удалось на корабле обогнуть Норвегию и причалить, миновав Белое море, к берегу Северной Двины, возле Никольского монастыря. Удивление было взаимным! Ченслер открыл путь, по которому из портов Великобритании в годы последней мировой войны приходили грузы в Архангельск. Поклонимся мореходам! В пору же Ченслера дали монахи знать в Москву о появлении, как тогда говорили, "английских немцев". Последовало государево повеление явиться в Белокаменную. Ченслер оказался человеком дипломатичным и предусмотрительным - он привез в Кремль грамоты от английской королевы Марии Тюдор, написанные на различных языках. Бумаги призывали правителей оказывать содействие английским мореходам. Ченслеру и его спутникам был оказан княжеский почет. Иван Грозный устроил не только торжественный прием, но и показал заморским гостям богатства своих кладовых, сделал дорогие подарки. В марте 1557 года Ченслер покинул Москву. В Англии была создана торговая Московская компания. Так открылась первая страница торговых и дипломатических отношений двух великих стран. Англичанам было разрешено проживать в городах на Руси, освободив их от пошлин. Москва передала здание на Великом посаде, поблизости от церкви Максима, для устройства Английского торгового двора. В записи семнадцатого века упоминалось, что Иван Васильевич-де пожаловал "английским немцам" дворовое место.

1556 год - первый год, когда под сводами только что возведенного каменного дома-замка зазвучала английская речь. Это было знаменательно - Москва становилась многонациональным, международным городом. Дом вместительный, со множеством кладовых, отверстиями-люками, устройствами для подъема тяжестей, с роскошным парадным залом, украшенным, по обычаю тех лет, изразцовой печью. Как велико было значение Торгового двора, говорит следующее. Приезжавшие в Кремль послы из Лондона останавливались здесь и имели возможность устраивать приемы. В наши дни посчастливилось найти возле палат несколько изразцов, созданных по тогдашним распространенным мотивам: ^фантастическая растительность, животные, птицы и излюбленный герой средневековых повестей - Александр Македонский, восседающий на коне... Изразцы были своеобразными керамическими альбомами - их рассматривали гости. Почему, скажем, так часто изображался Александр Македонский? В пору борьбы с восточным владычеством успехи полководца, начавшего некогда путь в бассейне Средиземноморья и дошедшего до далеких восточных стран, где живут "заклепанные в горах" мифические народы, производили особое впечатление.

Англичане вовремя появились в Белокаменной. Москва искала союзников в трудных прибалтийских войнах. Хотела торговать и общаться. История сохранила имя первого русского посла в Лондоне - им был Осип Непел, перенесший множество злоключений.

Смелый Ричард Ченслер, составивший описание своего путешествия, пришелся москвитянам по душе. Во всяком случае, в Лицевом летописном своде, явившемся иллюстрированной историей, есть отдельная и довольно выразительная миниатюра, посвященная приезду "английского немца", его встрече в Москве и т. д. Есть даже условное изображение корабля, приставшего к берегу, и вид древнего города... Вторично возвращаясь из Москвы, Ченслер погиб у берегов Шотландии, но сохранилось его описание поездки - моряк явился зачинателем "русской темы" в английской литературе. Торговые же сношения крепли.

Можно не сомневаться, что на Английском дворе кипела жизнь - многие начали торговать с туманным Альбионом. Появились изображения английского геральдического льва. Варварка получала товары с берегов Волги - из Твери, Костромы, Нижнего... На самом нарядном храме Костромы и ныне можно увидеть высеченный из камня английский герб - память о потомках Ченслера. Вслед за Иваном Грозным благосклонное внимание к Английскому двору на посаде последовательно проявляли Федор Иванович, Борис Годунов, Лжедмитрий... Дело не обходилось без происшествий. Так, при нашествии Девлет-Гирея снаряд угодил в кровлю двора, вызвав пожар. Другой случай был основан на недоразумении и приключился в пору Алексея Михайловича, когда любили потехи. Кто-то привез на Английский двор обезьяну - москвичи о таком существе знали тогда по устным притчам. Мартышка незаметно ускользнула из дома и пробралась в стоявшую по соседству церковь Максима. Старый священник принял непрошеного гостя за нечистого и поднял шум. Слух о происшествии разнесся по городу, и тогда была пущена в ход поговорка: немец (то есть иноземец) хитер - обезьяну выдумал.

Как бы там ни было, но Москва снискала славу "нового Вавилона", где сошлось великое множество языков. Иноземцы занимали целые кварталы, что нашло также отражение в названии городских мест. Охотно селились соседние народы, ставшие - в большинстве случаев по доброй воле - московскими подданными. Издавна стояли в центре Литовский и Армянский дворы. В некотором отдалении находились обширные Грузинские слободы. При Алексее Михайловиче возникла на берегу Яузы Немецкая слобода.

Старая Москва знала много ярких фигур - государственных деятелей, полководцев, дипломатов, землепроходцев, иконников, бунтарей... Многие достойны благодарной памяти потомков. Хочется, размышляя о сооружениях Белокаменной, назвать градодельца Федора Савельевича Коня, венчающего собой галерею строителей XVI столетия. Федор Конь олицетворяет могучей фигурой своей всех строителей Древней Руси, ибо его стены и башни - материализованное воплощение их опыта. Не случайно его имя неотрывно от создания в Москве Приказа каменных дел, своего рода строительной организации, исполнявщей самые крупные подряды, какие только существовали в русских землях.

Нам известно, когда Федор Конь родился и когда принял кончину Нет сомнения, что он был наиболее почитаемым из "городовых мастеров" - именно ему поручили возводить в Москве стены Белого города проходившие по линии современного Бульварного кольца и протянувшиеся на расстоянии десяти километров. После Кремля и Китай-города это было второе укрепление, совершенное по всем правилам фортификационного искусства. Федора Коня, поставившего крепость в поразительно короткий срок - ее начали сооружать в 1585 году, а в 1593-м она была уже готова,- можно сопоставить с самыми выдающимися военными инженерами Западной Европы. А наш градодел был сверх того и зодчим, обладавшим чувством пропорций, заставлявшим его строить, "как мера и красота скажет".

Холмов, речек, оврагов на пути было хоть отбавляй. Конь возводил стены, умело привязывал их к местности. Строительство велось в большом городе, который уже имел свой архитектурный силуэт. Федор Конь не захотел его нарушать - стены Белого города вторили Кремлю. Его башни - их было 28 - перекликались с кремлевскими башнями. Ширина стен равнялась четырем с половиной метрам, а в нижней части, облицованной белым камнем, откосы имели в основании ширину шесть метров. Никакой таран не был страшен каменному стражу! В дело шел кирпич, но Федор Конь знал, как Москва любила и помнила времена Дмитрия Донского, когда Кремль был белокаменным. Зодчий приказал вновь возведенные стены побелить - отсюда и название Белый город, словно подтверждавший определение Москвы - белокаменная.

Иностранцев город поражал обилием и разнообразием красок. Золото и седины Ивана Великого господствовали с красно-кирпичными стенами Кремля, дорога от которого пролегала к белым как снег стенам Белого города. Путешественник Павел Алеппский отметил, что стена Белого города "изумительной постройки, от земли и до половины высоты она сделана откосом, а с половины до верха имеет выступ, и потому на нем не действуют пушки. Ее бойницы, в коих находится множество пушек, наклонены книзу по остроумной выдумке строителей. Ворота не прямые, а устроены с изгибами и поворотами и непременно имеют решетчатую железную дверь, которую опускают и поднимают посредством ворота".

Время не пощадило Белого города, и тем, кто желает увидеть воочию руку великого мастера, я советую поехать в Смоленск и посмотреть тамошний кремль, раскинувшийся над Днепром,- его возводил Федор Конь. Недаром летописцы именовали Смоленск жемчужиной в государственной короне. В Москве же молва приписывает Федору Коню дожившую до наших дней башню Дуло в Симоновом монастыре. Но город хранит память о Белом городе и Федоре Коне в названиях, которые так любят москвичи. Давно исчезла стена, а мы и сегодня говорим - Арбатские ворота, Никитские ворота, Покровские ворота... Когда я слышу эти слова, то всегда думаю о Федоре Коне, чья могучая фигура так естественно видится на старомосковских площадях.

И самое последнее укрепление столицы - Земляной или Дубовый вал, который за быстроту сооружения также называли Скородомом, границы которого совпадают с линиями нынешнего Садового кольца. Деревянные крепостные стены опоясывали город на протяжении пятнадцати километров. Десятки башен господствовали над окраинами, охраняли течение Москвы-реки. Две тысячи гектаров занимал великий город, опоясанный тремя линиями-укреплениями. Ченслер в своих записках отметил, что Москва по размерам больше Лондона с предместьями. Маржерет записал для памяти, что Москва "в окружности, как я полагаю, более парижской". Если мы вспомним, что Париж в шестнадцатом веке занимал территорию в пятьсот гектаров, то простой подсчет показывает: наша столица превышала Париж в четыре раза.

* Оглавление *

Баннерная сеть "Исторические сайты"