СВЯЩЕННЫЕ СТЕНЫ

Склони чело, России верный сын:
Бессмертный Кремль стоит перед тобою;
Он в бурях возмужал - и, рока властелин,
Собрав века над древнею главою,
Возвысился могуч, неколебим,
Как гений славы над Москвою.
Ник. Станкевич

Не сразу Москва строилась...

Поговорка вспоминается, когда глядишь на зубчатые - в виде ласточкиных хвостов - кремлевские стены, оттененные густой летней зеленью или желтизной листопада или пылающие красно-кирпичным цветом на фоне деревьев, усыпанных снегом... Всплывает в памяти привычное определение: Белокаменная. Оно навсегда пристало к названию города, хотя белые каменные кружева остались во тьме времен и только изредка перед глазами мелькнет былой белопенный узор. Жившая в наши дни северная сказительница Марфа Семеновна Крюкова (с ее слов было записано двенадцать тысяч стихов) говаривала: "Поеду в Белокаменную..." Так, наверное, будет всегда. Белокаменной именовал Москву Пушкин, а в нашем веке - Сергей Есенин, так называют ее и поэты наших дней.

Уходит в небытие маленькая крепость-частокол Юрия Долгорукого, и ее место занимает дубовый детинец-треугольник Ивана Калиты, где еще преобладает дерево, но уже начинает появляться и белый московский камень, изобильно потом пошедший в дело.

Воздадим хвалу дубовой крепости Ивана Калиты. Она - богатая надеждами юность, почти отрочество, еще все впереди - и радости и беды, но богатырская сила уже гуляет по жилочкам...

Дубовый Кремль строили два года, и был он, наверное, необыкновенно живописен. Полтыщи лет спустя, в наши дни, археологи время от времени извлекают из земных недр почти каменный дубняк Ивана Калиты. Бревна чаще всего бывают обугленными - устоять против огня они все-таки не могли. Первую каменную церковку долго помнила старая Москва, тяжко страдавшая от пожаров,- редкое десятилетие обходилось без огненного вала, прокатывавшегося по холмам. Конечно, по дереву плакать не приходилось: кругом в сказочном изобилии стояли вековые дубравы, и сгоревший град, как легендарная птица с красными и золотыми перьями, вновь возникал из пепла - молодым и обновленным... Но поколение за поколением москвитяне мечтали о камне, который бы защитил и от набегов кочевников, и от пожаров, и от княжеских распрей, что, увы, не кончались. Помнила Москва Ивана Калиту, имя которого навсегда вошло в летописи града на семи холмах. Калита - прозвище, означавшее "денежная сума". Когда при раскопках холма обнаружили кошель, точнее, его останки, не только археологи, но все присутствовавшие разом вскричали: "Калита"...

При Иване Даниловиче Калите влияние Москвы распространилось на новгородские и тверские земли, Ростов, Углич, Белоозеро... Без конца ездил он в Орду, истощал на подарки казну, но деньги тратились сметливым, прижимистым и упорным князем недаром. Когда по его приказанию были сняты колокола с главного тверского храма и отправлены в Москву, это должно было означать, что Москва решительно берет верх над Тверью, своей давней соперницей. Настойчиво требовал у новгородцев серебро, полагаясь больше на силу денег, чем на меч. Медленно, но верно прибирал к рукам земли, терпеливо выжидая благоприятных условий. Собственно, с Ивана Калиты и началось возвышение Москвы. Сам митрополит Петр переселился в нее с берегов Клязьмы. Летописец горделиво отметил: "И бысть оттоле тишина велика по всей Русской земле на 40 лет и пересташа татарове воевати Русскую землю".

Московские мечты о крепости и силе сбылись в дни Дмитрия Донского, когда на глазах у горожан вознесся "град камен", какого не знала лесная здешняя земля, да и вся Северная Русь.

В 1365 году приключился очередной опустошительный пожар, когда "погорел Посад весь, и Кремль, и Заречье". 13 народной памяти запечатлелось сухмяное - изрядно просохшее - лето жуткими своими приметами, которым тогдашний человек придавал особое, символическое значение. "Было тогда знамение на небеси, солнце являлось аки кровь, и по нем места черны, и мгла стояла с пол-лета, и зной и жары были великие, леса и болота и земля горяше, реки пересохли, и был страх и ужас на всех людях и скорбь великая",- так из глубины веков доносится до нас истовый голос летописца, пережившего вместе с Москвой геенну огненную. Но недаром Иван Калита приучил Москву к терпению, умению ждать и отстраиваться.

В 1366 году к Кремлю от Мячковских каменоломен потянулись суда с белым камнем, а на следующий год начали строить, созвав мастеров со всех русских земель, каменную крепость. Никогда еще Русь не знала такого строительства. Днем и ночью от Москвы-реки к Неглинной тянулись сотни, десятки сотен, тысячи подвод с камнем. Как было не вспомнить давнее поэтическое уподобление: "Кричат телеги в полночи, словно лебеди распуганные..." Камни везли на расстояние более чем в пятьдесят верст. На Кремлевском холме трудилось, как ныне подсчитали, свыше двух тысяч каменщиков - по тогдашним меркам это представлялось, наверное, сказочным. Крепость росла с неописуемой быстротой. Слава пращурам-каменщикам! Не зря они гнули спину от темна до темна. Кремль расширили настолько, что дубовые стены оказались внутри каменного града. При внуке Ивана Калиты, Дмитрии Донском, возник первый в северо-восточных землях каменный детинец - о такой мощи при деде даже и мечтать не смели.

Над Москвой-рекой, подобно белому лебедю, засияли белоснежные стены и башни Кремля, входы в которые сторожили четверо железных притворов. Когда к Москве явился с воинством литовский князь Ольгерд, ему дали - и трижды - от ворот поворот. А ведь Ольгерд был опытнейшим воином - он разбил рыцарей Тевтонского ордена, обратил неподалеку от Буга в бегство татар.

Воспользовавшись удобным предлогом (митрополит Алексей исцелил татарскую ханшу Тайдулу, эпизод, кстати говоря, долго помнился - его изображали потом на клеймах икон), выселили из Кремля подворье ордынских послов - их соседство было унизительно для крепнувшей день ото дня великокняжеской власти. Москва уверенно шла навстречу дню, когда взошло солнце в верховье Дона. Победа возле реки Непрядвы была величайшим событием. Историк В. Ключевский писал, что Русское государство и родилось-то на Куликовом поле. Каменное строительство сделалось в стольном граде постоянным; Москва каменная стала общепризнанным собирателем всех русских земель. Чуткий летописец это отметил: "Князь Великий Дмитрий Иванович заложил град Москву камену и начаша делати беспристани; и всех князей русских привожаше под свою волю, а которые не повиновахусе воле его, и на тех нача посягати".

В дни Дмитрия Донского в Москве были многолюдный Кремль, Посад, Загорье и Заречье. Городу - победителю Мамая и его Орды - еще предстояло многое пережить. Навсегда за столицей закрепилось название - Москва белокаменная. Белый камень был не просто красив. Дело далеко не только в приятности для глаз. Москва знала о белокаменных соборах Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, о строениях древнего Владимира, что на берегах Клязьмы, и белый камень на ее холмах повествовал о том, что она - достойная наследница и законная преемница тех городов, что исстари верховодили на Руси. Кроме того, тогда все знали, что цвет имеет еще и символическое значение. Белый означал незапятнанную чистоту. Народ воспевал в песнях белую лебедушку." Невеста шла под венец в белом платье ("Белое - венчальное, черное - печальное"). О трудном деле, выполненном на славу, говорилось: "Рубаха черна, да совесть бела". Позднее Москва полюбит другие цвета, особенно праздничный - красный.

Москва испытала нашествие Тохтамыша, прибегнувшего к коварному обману, чтобы ворваться в крепость. Но, пережив опустошительный разгром, в глазах всех окружающих земель Москва все-таки оставалась центром притяжения народных сил, ибо был, как отмечалось современниками, "град многолюден, град чуден, кипел богатством и славой".

Незабываемы страницы кремлевской хроники, связанные с набегом "железного хромца" Тамерлана, Тимура (известного в окрестных восточных землях и на Руси под именем Тимурленг, Тимур-Хромец), "покорителя Вселенной", совершавшего грабительские походы в Индию, Персию, Закавказье...

Слух о приближении Тамерлана пришел в Белокаменную поздно - Железный Хромец был на Дону: "И бысть страх по всей земле Русской!" На Москве, еще не забывшей набег Тохтамыша, княжил сын Дмитрия Донского Василий I. Он собрал рати и двинулся к Оке, чтобы встретить Орду. Готовился к обороне и Кремль, куда стекался народ во множестве со всех мест. По просьбе Василия Дмитриевича митрополит Киприан послал гонцов во Владимир за общенациональной святыней - Владимирской богоматерью. Эта икона почиталась заступницей всей Русской земли. Москвитяне встретили Владимирскую далеко за посадом, на Кучковом поле... Спустя несколько дней в Кремль прискакали с берегов Оки запыленные гонцы с невероятной вестью. Бесчисленное воинство Тамерлана, простояв недвижимо на Оке две недели, покинуло русские пределы и спешно уходило на восток. Историки, споря о том, что заставило Железного Хромца, обычно сокрушавшего все на своем пути, повернуть вспять, делают упор на внутренние неурядицы в Орде. Церковь же, согласно средневековой традиции, приписала бегство Тамерлана вмешательству Владимирской богоматери и не пожелала отдать заступницу в город на Клязьме. Заполучив икону, привезенную некогда в Киев из Царьграда, Москва отныне и навсегда стала общерусским политическим центром, а Кремль - символом государственной и духовной власти. Этот эпизод московской жизни нашел многочисленные отклики: в летописном повествовании, в стенописных и иконных изображениях, в зодчестве (в Москве были сооружены храмы-памятники).

Каменное строительство велось медленно. Город едва оправлялся от набегов и пожаров. Летописцы заботливо отмечали каждое новое каменное здание. Наше представление о Кремле белокаменном, стены которого протянулись на расстояние свыше двух верст, будет недостаточным, если мы не упомянем о заполненном водой рве, отделявшем стены от площади. Воображение рисует впечатляющую картину. В самом центре многолюдного посада возвышается, отражаясь в водах Москвы-реки, рва и Неглинной, огромный белокаменный замок-крепость, замок-остров, соединенный с городом мостами. А над высокими и толстыми стенами - крепостные башни. За ними - великокняжеские и боярские хоромы, чьи кровли живописно выделялись на московском небе. Но что по красоте могло сравниться с плавными линиями белокаменных соборов, сиявших золотом куполов! В сознании ратоборцев, пришедших на Куликово поле, главенствовал образ твердыни над Москвой-рекой. Феофан Грек, художник-философ, работавший в прославленных городах Византии и Древней Руси, видавший и Константинополь, и Халкедон, и Кафу (Феодосию), и Великий Новгород, восхищенно изображал Московский Кремль в храмовых и теремных росписях.

Кремль, как он есть (в основных чертах), каким он вошел в наше сознание, был воздвигнут в конце XV-начале XVI века при Иване III Васильевиче, праправнуке Ивана Калиты. Если Куликовской битве предшествовал белый камень Кремля времен Дмитрия Донского, то Кремль, поднявшийся над Москвой-рекой при Иване III, великом государе всея Руси, в исторической памяти народа живет в происшествии, связанном с ханской басмой.

Когда к Ивану явились с требованием очередной дани ордынские послы, то государь при всех изорвал басму - грамоту,- а одного из послов повелел отпустить восвояси, чтобы тот сообщил хану остроумный ответ: "Та курица умерла, которая носила татарам золотые яйца". Метафора поразила современников и стала достоянием потомства. Изографы любили изображать позднее, как гордо и решительно рвет кремлевский властелин ханский портрет; это производило особенно сильное впечатление: ведь недавно московские князья должны были опускаться при виде басмы на колени. Иван III, великий собиратель российских земель, покончил с унизительным обычаем. Москва обрела самостоятельность, вышла на европейское поприще.

Внушительный красно-кирпичный кремль, его мощные стены, башни, терема, церкви звучали для москвичей, для всех русских людей, для приезжих иноземцев архитектурной симфонией - величавой, торжественной. Кремль - суровый, строгий, воинственный. Цепочка стен, увенчанных зубцами с бойницами, составляет треугольник. В углах - круглые и многогранные высокие башни. Взору человека эпохи Ивана III открывалась первоклассная крепость.

По своему облику Иван III, по наблюдению венецианского путешественника Контарини, был ростом высок, худощав, имел величественную осанку и красивую наружность. Горделивый же взор его заставлял окружающих трепетать.

Когда приближался враг, то за кремлевские стены пряталось не только население всего огромного города - вместе со всею живностью и имуществом,- но и люди из дальних мест, иногда пришедшие из сел под Можайском, Звенигородом, Коломенским, Тушином... Чтобы понять, как много значили крепостные стены, взглянем на карту. Западная граница была почти под боком, она проходила через Ржев, Волок, Можайск, Верею. По теперешним представлениям эти города - ближнее Подмосковье. Но в те далекие годы они принимали первые волны вражеских набегов. Население устремилось вместе со всем скарбом под надежное кремлевское укрытие. Стены спасали людей, их достаток, духовные ценности - иконы, хоругви, книги. На помощь Москве князь ездил набирать ратных в Кострому, Ярославль, Суздаль.

Восторг перед Кремлем - чувство разных веков. Юный Лермонтов выразил то, что живет в сердце и уме каждого, переходя от поколения к поколению: "Что сравнить с этим Кремлем, который, окружась зубчатыми стенами, красуясь золотыми главами соборов, возлежит на высокой горе, как державный венец на челе грозного владыки?.. Нет, ни Кремля, ни его зубчатых стен, ни его темных переходов, ни пышных дворцов его описать невозможно... Надо видеть, видеть... надо чувствовать все, что они говорят сердцу и воображению!.."

* Оглавление *

Баннерная сеть "Исторические сайты"