ДОМА РЕМЕСЛЕННИКОВ

Разумеется, большинство домов в древней Москве, как и в других городах Московского края, принадлежало рядовым горожанам, главным образом ремесленникам. Но ведь ремесленник не мог жить такой замкнутой жизнью, как крестьянин или феодал-боярин. Он должен был иметь дело с заказчиком или продавать свои изделия случайным покупателям. А значит, ему нельзя было отгораживаться от улицы глухим частоколом, иначе заказчики не мог ли бы свободно проходить в его мастерскую. Вот поэтому-то в усадьбах ремесленников раньше всего была нарушена замкнутость. Их дома раньше других стали выходить на улицу. Но это произошло не сразу. И, по-видимому, в Москве раньше, чем в других городах. Первая из открытых раскопками таких московских усадеб существовала в конце XIV - начале XV века и стояла на южной стороне Великой улицы, как раз напротив церкви Николы Мокрого. Владелец усадьбы был зажиточным ремесленником - ювелиром и кричником. Здесь хозяйственные и производственные постройки - домница, сарай и колодец - находились в глубине двора, а на улицу выходил большой пятистенный дом, срубленный из добротных еловых бревен; с запада и востока к наружной стене дома примыкал частокол забора. Сам дом велик для простого человека - почти 7 метров в длину и 4 метра в ширину. Пятая бревенчатая стена делила его на две комнаты. В первой, несколько меньшей по размеру, стояла печь, в которой мы и обнаружили упомянутые выше литейные тигли, а также кувшин и горшки. Видимо, здесь и работал хозяин. Вторая, задняя комната была несколько больше. Печи в ней не обнаружено; деревянный пол настлан так же, как и в первой комнате. Видимо, это была чистая половина, или горница, как называют такие комнаты в деревнях.

Новая планировка усадьбы распространялась медленно. В слое, образовавшемся от большого московского пожара в 1468 году, было расчищено множество обугленных остатков строений. На улицу выходил целый ряд срубов хозяйственных построек. Поперек этой линии открылись два частокола, такие мощные, что археологи подумали: не остатки ли это древних укреплений Великого посада? Но на следующий год раскопки всей окружающей площади показали, что частоколы - всего-навсего заборы двух соседних усадеб. Они шли, то приближаясь, то отступая друг от друга, на расстоянии 2 - 2,6 метра и оставляли узкую полосу ничьей земли, на которой обнаружился небольшой колодец, закрепленный не обычным срубом, а вертикально вбитыми березовыми горбылями. Колодец, вероятно, находился в совместном владении соседей, отгородившихся друг от друга столь солидными заборами. Во всяком случае в позднейших переписях московских дворов встречаются указания на то, что к усадьбе принадлежит "полколодца".

Совладельцы описанного нами колодца не были ровней между собой. Усадьба, расположенная к востоку от колодца, принадлежала зажиточному сапожнику. На Великую улицу выходил частокол с воротами и глухая стена погреба. Археологи обычно находят только нижние части строений, уцелевшие от пожаров и иных разрушений. Так было и в данном случае. Но иногда, на счастье археологов, части кровли все же находят. Так, в одном погребе XIV века в Кремле мы нашли целый склад дубовой дранки, каждая продолговатая пластина которой заострялась на конце так, что вся крыша была покрыта как бы чешуей. Такую кровлю мог иметь и погреб нашего сапожника. Непосредственно к этому погребу примыкало также несколько углубленное в землю помещение без каких-либо следов стен: пол его был сплошь покрыт цементным раствором, в единственное круглое отверстие в полу был вставлен небольшой, долбленный из целого ствола липы бочонок с отверстиями в стенке для регулирования уровня жидкости. На полу разбросаны обрезки кожи. Видимо, здесь была мастерская, в которой хозяин мог работать в летнее время на свежем воздухе под навесом.

Жилой дом находился метрах в четырех от мастерской, во дворе, у забора, отделявшего усадьбу от соседней. Это была обычная изба с деревянным полом и печью. В глубине двора мог располагаться огород. Усадьба исследована не полностью. Возможно, здесь были и другие постройки. О составе двора зажиточного ремесленника в более поздние времена мы можем судить, например, по такой записи в переписной книге XVII века: "А на дворе хором: горница белая на глухом подклете, да горница черная на глухом же подклете, меж ними сени... да под сенями погреб. В огороде баня с сенями, ворота в заборе, конюшня с навесом".

Самое слово горница указывает на то, что первоначально так называли горнее, т. е. верхнее, помещение. Но позднее горницей стали называть комнату вообще. Здесь, как видно, было более благоустроенное жилище - две комнаты, из которых одна топилась по-черному, т. е. имела печь без дымовой трубы, а другая по-белому, т. е. печь была с трубой (вспомните, пушкинская старуха получила избу "с кирпичною беленою трубою"). Впрочем, слова "белая горница" могли обозначать и просто неотапливаемую комнату, без печи. Наверное, о ней говорит стирая пословица: "Наша горница с богом не спорница: на дворе капель - и у нас тепель". Обе горницы соединяли сени.

Оглавление

Баннерная сеть "Исторические сайты"