САНАТОРИЙ "УЗКОЕ"

Мне показалось, что мы ехали очень долго... Начав путь с Октябрьской (Калужской) площади, проехав по Большой Калужской, после пересечения Окружной железной дороги (ныне площадь Гагарина) машина оказалась на полузастроенном Калужском шоссе, где возникшие после войны солидные здания академических институтов с непременными ампирными колоннадами, отдельные жилые корпуса, красочный дворец ВЦСПС перемежались пустырями и маленькими домиками. Сейчас это всего лишь срединная часть Ленинского проспекта.

Проехали большое старинное село Семеновское (ныне это район Черемушкинского рынка), Воронцово (дорога проходила мимо великолепных, но запущенных въездных ворот с башенками). По обеим сторонам дороги - обычный подмосковный сельский пейзаж. Поля, Перелески, деревенские избы.

Чуть поодаль справа видна Коньковская церковь. Слева к дороге подступали избы Деревлева, Конькова. На обочине слева стоял старинный обелиск, похожий на больший, чем обычно, верстовой столб.

За Коньковом в нешироком просвете посреди густого леса слева стояла высокая кирпичная арка с полукруглым сводом - "небесные ворота". За воротами - прямая лиственничная аллея, мостик через пересекающий дорогу ручей, а справа и слева - березовые рощицы, засеянные поля...

Б. Пастернак в знаменитом стихотворении "Липовая аллея" описал этот въезд совершенно точно:

Ворота с полукруглой аркой,
Холмы, луга, леса, овсы...

Еще несколько минут езды мимо каскадных - по обе стороны на разных уровнях - прудов, мимо небольших ворот, в гору и ...

В ограде мрак и холод парка
И дом невиданной красы.

Здесь - старинная помещичья усадьба, здесь - санаторий Академии наук "Узкое". Шел 1955 год. Я впервые попал в это примечательное место, в котором впоследствии бывал много раз.

Главное здание - двухэтажное, непропорционально (в результате того, что два стоявших по бокам флигеля были когда-то соединены галереями в одно целое) длинное - протянулось с севера на юг. Парадная часть с большой каменной террасой и мощной колоннадой выходит на запад, где широкий пологий партер с газонами и клумбами ведет вниз, к прудам. На дорожки партера летом чуть ли не десятками выползали ужи. Обилие ужей и породило одну из версий происхождения названия усадьбы ("Ужское"). Пруды были глубокими и чистыми. Отдыхающие, те, что поздоровее, летом купались. Был и причал с лодками (весла хранились в доме).

По обе стороны главного здания (исключая ведущий к прудам открытый партер) тянулся великолепный липовый парк, старые мощные деревья которого привели в восторг Б. Пастернака:

Здесь липы в несколько обхватов
Встречают в сумраке аллей,
Вершины друг за друга спрятав,
Свой трехсотлетний юбилей.

Действительно, липы были могучими. То тут, то там, особенно в восточной части парка, выходящей ныне на улицу Айвазовского, возвышались настоящие великаны-патриархи, иные из них насчитывали не менее 250-300 лет.

За оградой, напротив главного входа (там была маленькая сторожевая будка, а в конце 1980-х гг. построили солидную кирпичную "проходную"), стоит церковь. Внушительная, монументальная, может быть, немного громоздкая, построенная взамен старой в конце XVII в., она сочетает черты украинской и московской архитектуры, да еще с элементами барокко. Я не знаю в Москве или Подмосковье церкви, похожей на узковскую. В 1955 г. все пять куполов храма представали ободранными, лишенными крестов. В дальнейшем центральный купол позолотили, другие привели в порядок, на всех поставили позолоченные кресты. Церковь, и без того видная издалека, стала еще заметнее. И поныне ее золотой купол торжественно блестит среди летней зелени или снежной белизны. Весной 1992 г. храм Казанской иконы Божией Матери стал действующим.

После войны в церковь была свезена часть знаменитой коллекции "Готская библиотека". Эту королевскую коллекцию, насчитывавшую сотни тысяч редчайших книг и отправленную в 1945 г. из Германии в СССР в качестве трофейного имущества, разделили на несколько частей, ибо более или менее значительного хранилища не нашлось. Одна из частей, сваленная штабелями, и пролежала четыре десятилетия в холодной церкви (об этом писала II мая 1994 г. "Правда").

Против церкви стоял приземистый, вросший в землю дом конца XVIII или начала XIX в. Это было одно из хозяйственных строений старой усадьбы. Здание сохранилось поныне, в нем расположена часть хозяйственных служб санатория.

Отсюда недлинная аллея вела к северным усадебным воротам. Высокие, арочные, они архитектурно соответствовали главным, въездным со стороны Калужского шоссе (а ныне с Профсоюзной) "небесным воротам".

За воротами и небольшой площадью стоял обширный комплекс конного двора с высоким - для карет - въездом. В одном из строений конного двора располагалась продовольственная лавка - типичная сельская торговая точка. Местные жители покупали там хлеб, сахар, селедку, крупу, колбасу, а отдыхающие из санатория - конфеты, сигареты и, извините, спиртное.

За конным двором начиналась деревенская улица, поворачивавшая затем под прямым углом вправо. Это и было старинное село Узкое, Милое, уютное, с садиком у каждого дома, с поленницами заготовленных на зиму дров, похожее на сотни других подмосковных деревень. В крестьянских избах еще в 50-х, 60-х и даже 70-х годах селились на лето дачники-москвичи.

За деревней тянулось колхозное поле, над которым, как положено, летом вились неумолчные жаворонки. За полем - густой, овражистый, малохоженый лес. Впрочем, лес облегал Узкое со всех сторон. Между Узким и селом Ясенево раскинулось большое лесистое пространство с глухими чащами, малинниками, земляничными полянами. В Ясенево вела полузаросшая проселочная дорога. Несколько жительниц Ясенева работали в узковском санатории, проходя каждый день 3-4 километра в одну сторону. Ясенево вообще считалось глухим местом, поскольку находилось в стороне от железных и шоссейных дорог.

В лесах, окружающих Узкое, водилось немало всякого зверья. Я сам видел как-то лису, а лосей - несколько раз. Даже в 1986 г., когда уже выросли кварталы Теплого Стана, Ясенева и других жилых микрорайонов, в сохранившихся лесных массивах осталось несколько косуль. Я убедился в этом, увидев однажды, как среди белого дня со стороны прудов выбежала косуля и, окровавленная, упала на снег в сотне метров от санатория. Оказалось, что какие-то мерзавцы травили ее в лесу собаками. Академик В.Н. Кудрявцев и я долго вызванивали по телефону, вызывая специальную службу спасения животных...

В этих удивительных местах, в бывшем имении Трубецких, и был в 1922 г. основан санаторий. В феврале 1922 г. было принято решение о передаче Узкого Центральной комиссии по улучшению быта ученых. 20 мая 1922 г. сюда прибыли первые сорок отдыхающих. В первые месяцы войны в Узком находился сначала полевой, а затем эвакогоспиталь. В конце войны в Узком снова начал действовать дом отдыха АН СССР, превращенный позднее в санаторий.

Среди учреждений подобного рода Узкое, несомненно, занимало совершенно особое место. Будучи рассчитанным всего на несколько десятков человек, санаторий, конечно, имел элитарный, если угодно, камерный характер. Одно это накладывало свой отпечаток на весь уклад, на взаимоотношения с персоналом, врачами, между самими отдыхающими.

Кстати, все администраторы санатория (а их перебывало много) были едины в требованиях к врачам, медсестрам, горничным, официанткам. Неизменная заботливость, внимательность, предупредительность всегда отличали персонал, работавший в Узком.

Я не говорю уже о некогда великолепном расположении Узкого. Выйдя за ограду санатория, человек мог часами бродить по лесам и полям, ощущая себя в хорошем смысле "на лоне природы", куда дыхание цивилизации не долетало. Деревенская идиллия па уровне прошлого века! Зимой можно было видеть сани, взрывающие "бразды пушистые", летом - воз с сеном, стадо на лугу, коней в ночном. Поэт С. Васильев в длинных, посвященных Узкому стихах еще в 1957 г. имел все основания упомянуть "в поле сани встречные, песни за бугром".

Сама поездка в Узкое в те годы казалась поездкой в далекую деревенскую благодать. Академик Милица Васильевна Нечкина, регулярно ездившая в Узкое с 1924 г., рассказывала мне, что она добиралась сюда из Москвы на санях. Это подтверждается и воспоминаниями профессора Н.А. Власовой (1971). Она, побывавшая здесь впервые в 1928 г., писала, что из Узкого к Калужской заставе высылались розвальни с теплыми одеялами и меховыми мешками.

И конечно же, огромную роль играло внутреннее убранство дома, старательно имитировавшее обстановку старой усадьбы. Во всем доме - в гостиных, галереях, врачебных кабинетах, в столовой, на лестничных площадках и большинстве спальных комнат преобладала старинная мебель, стояли огромные китайские вазы, были расстелены ковры и всюду висели картины - разные, но в подавляющем большинстве прекрасные, принадлежавшие кисти больших мастеров. Увы, с каждым годом становилось меньше стульев работы Гамбса, хрустальных подвесок на люстрах и картин. Но об этом - дальше.

Уже в вестибюле входящего встречало огромное - значительно выше человеческого роста - двустворчатое зеркало на колесиках (когда-то это был трельяж, одну часть которого вывезли из Узкого), в рамах из красного дерева, мягкие диваны, кресла, мраморный столик. В двух гостиных - малой и большой - шифоньерки, шкафчики, резные дубовые кресла и диваны, ломберные столики, камин, прикрытый экраном редкой красоты. Стены прихожей и гостиных были украшены десятками великолепных картин.

Список этих картин (далеко не полный) опубликован М.Ю. Коробко. Он содержит имена художников, названия картин и в иных случаях краткие пояснения.

Большая часть картин составляла прежде коллекцию Н.А. Морозова. Несколько картин привезли после войны из Германии, в частности, из Потсдама. Кое-что осталось от Трубецких, остальные попали в Узкое разными путями в разные годы. Так или иначе, на стенах санатория оказались полотна и рисунки И.К. Айвазовского, Л.С. Бакста, А.Н. Бенуа, В.К. Бялыницкого-Бируля, А.Я. Головина, А.М. Герасимова, И.Э. Грабаря, Б.М. Кустодиева, М.В. Нестерова, А.П. Остроумовой-Лебедевой, И.Е. Репина, А.А. Рылова, И.И. Шишкина и многих западных мастеров.

Я не искусствовед и не собираюсь разбирать достоинства и значение художественного собрания в Узком. В соответствии с мемуарным жанром расскажу о двух-трех картинах, мне почему-то особенно запомнившихся. В бильярдной (а именно там была сосредоточена едва ли не самая интересная часть коллекции) висела "Масленица" Б. Кустодиева. Это небольшое полотно отличалось удивительной жизнерадостностью, богатством и яркостью красок. Солнечный зимний день. Голубые тени на ослепительно белом снегу, искрящиеся инеем деревья, нарядная розовая церковь, разукрашенные сани, запряженные тройкой лихих коней, карусель, ярмарочные балаганы, белые столбы дыма, поднимающиеся из печных труб и сливающиеся в голубом небе с легкими облачками, многочисленная веселая толпа, седобородый купец в собольей шубе с дородной купчихой тоже в соболях, лотошники, ребятишки с верной, веселой умницей Жучкой, - все это создает ощущение праздничности, света, полноты жизни. Быть может, в этом полотне есть что-то от лубка. Но настоящий мастер никогда не перешагнет грань, отделяющую подлинное искусство от суррогата. Взяв из лубка его красочность, народность, доступность, Кустодиев придал картине реалистическое звучание и в неповторимой цветовой гамме создал предельно оптимистическое, глубоко национальное полотно.

Всегда впечатляла висевшая (крайне неудобно, в углу малой гостиной) небольшая картина В. Шмидта (первая половина XIX в.) "Карл 1 перед казнью". Сам Карл - в центре. Белое кружево воротника подчеркивает траурность одежды. Король отрешенно смотрит мимо нас - в вечность. Шею его обвила руками дочь, заплаканная и обратившая очи к небесам. Упав на колени, целует руку отца маленький сын. Фон картины, естественно, мрачен, и в полутьме сзади стоит, скрестив кисти рук, неумолимый как судьба длинноволосый человек в черном одеянии.

Сколько я ни бывал в Узком, неизменно любовался пейзажем В. Бялыницкого-Бируля, висевшим в северной галерее. Синий ручей, пробивший себе дорогу сквозь осевшую толщу мартовского снега, блеклое голубое небо... Несколько оголенных деревьев, серые сарайчики на заднем плане. В картине удивительно тонко сочетались пронзительное, щемящее сожаление об умирающей зиме и смутное, но светло-радостное предчувствие приближающейся весны.

... Обстановка благородной красоты, уюта, тишины, спокойствия охватывала любого, входившего в старый усадебный дом. И не случайно так много выдающихся деятелей науки и культуры любило Узкое как место отдыха и работы.

Если в честь каждого знаменитого ученого, писателя, музыканта, артиста, побывавшего в Узком за несколько десятилетий, повесить мемориальную доску, то на стенах дома не хватило бы места. Назову лишь несколько славных имен: Н.И. и С.И. Вавиловы, В.И. Вернадский, А.Б. Гольденвейзер, Б.Д. Греков, Н.М. Дружинин, Н.Д. Зелинский, И.А. Каблуков, А.П. Карпинский, Г.М. Кржижановский, В.Л. Комаров, А.И. Крылов, Л.Д. Ландау, М.В. Нечкина, Л.А. Орбели, В.А. Обручев, И.Г.

Петровский, Б.Б. Пиотровский, А.И. Северцов, Е.В. Тарле, А.Е. Ферсман, О.Ю. Шмидт.

Л. Леонов писал здесь главы "Русского леса". В малой гостиной висела примечательная фотография. На ней запечатлены А.В. Луначарский, К.С. Станиславский и Бернард Шоу. Сделанная от руки надпись гласит, что они сфотографированы здесь, в Узком, в 1931 г.

Памятные книги ("книги отзывов") сохранили множество автографов, порой стихотворных. Вот написанные в августе 1952 г. стихи С. Маршака:

В последний миг перед погрузкою
Я с добрым сердцем говорю:
Прощай, приветливое "Узкое",
За все тебя благодарю.

Есть у меня одна лишь жалоба:
Жилплощадь "Узкого" узка,
И, вероятно, не мешало бы
Расширить "Узкое" слегка.

С еще большим жаром отзывался в 1957 г. об "Узком" А. Безыменский: "Пылаем к "Узкому" любовью, сполна заслуженною им".

А Ираклий Андроников в нескольких откликах писал об "Узком" только с восклицательным знаком:

"О, "Узкого" широкое раздолье!
О, край благословенный под Москвой!"
(1960)

Г.М. Кржижановский в 1948 г. посвятил "Узкому" целую мини-поэму, написанную возвышенным слогом.

Историк Б.Ф. Поршнев в 1956 г. написал шараду, "объясняющую" название "Узкое":

Про первое болтают враки,
Что ищут их, вступая в браки.
Невероятно и второе:
Без жара сделайте жаркое.
А все - остаток старины
И не имеет ширины.

Вообще, если собрать все стихи об "Узком", написанные в разное время, получится отнюдь не маленький сборник.

В 1943 г. в книге отзывов появились автографы арабиста И.Ю. Крачковского, экономиста С.Г. Струмилина, патофизиолога А.А, Богомольца, химика-органика С.С. Наметкина, хирурга С.И. Спасокукоцкого, агрохимика Д.Н. Прянишникова, политической деятельницы и философа Л.И. Аксельрод-Ортодокс, ученого в области транспорта В.И. Образцова.

1944 год отмечен именами биохимика А.В. Палладина, ученого в области теории машин И.И. Артоболевского, одного из создателей теории изгиба пластин Б.Г. Галеркина, писателя С.Н. Сергеева-Ценского, актрисы О.Л. Книппер-Чеховой, чешского ученого и общественного деятеля 3.Р. Неедлы, паталогоанатома А.И. Абрикосова, поэта Якуба Коласа; 1945 год - химика А.Н. Несмеянова, специалиста по синтезу и технологии красителей А.Е. Порай-Кошица, писательницы М. Шагинян; 1950-й - скульптора С. Меркурова; 1951-й - авиаконструктора А.Н. Туполева; 1952-й - писательницы и переводчицы Т.Л. Щепкиной-Куперник, поэта В. Луговского. Мартирос Сарьян оставил в книге отзывов в 1952 г. свой рисунок.

Вероятно, это перечисление уже утомило читателя, ибо множественность даже самых блистательных имен неизбежно притупляет восприятие.

При этом я назвал лишь малую часть из тех, кто побывал в Узком, ограничив к тому же свой перечень началом 50-х годов. Но, видимо, для истории нашей культуры будет небесполезно составить полный список отдыхавших в Узком. Убежден, что этот список получится прелюбопытнейшим.

Я же счастлив тем, что Узкое сводило меня с интереснейшими людьми. Дружба с некоторыми из них продолжалась и после окончания санаторного срока, в Москве.

Ираклий Луарсабович Андроников был в повседневном общении так же искрометен, ярок, как и в своих концертах, теле- и радиовыступлениях. Его необыкновенный талант, его врожденный артистизм проглядывали в самом обычном разговоре, в жестах репликах. Неутомимый спорщик, блестящий эрудит, неподражаемый острослов, он был замечательным собеседником. Впрочем, порой просматривалась некая наигранность, быть может, привычка в каждом слове, жесте видеть и чувствовать себя артистом. На бильярде, после неудачного удара, он вздымал кий к потолку и с жаром восклицал: "О, жалкий, ничтожный Андроников! Гнать, гнать нещадно таких игроков, не подпускать их ни на шаг к бильярдной!" Мне казалось, что, беседуя с разными людьми, он вглядывается и вслушивается, выискивая характерные черточки, интонации, манеры, жесты для создания новых образов и типов в своих удивительных миниатюрах.

Яков Борисович Зельдович всегда поражал меня мощью интеллекта, широтой и разносторонностью взглядов, меткостью оценок. Я, разумеется, не могу судить о его заслугах в области физики, но очевидно и бесспорно, что это был выдающийся ум. Его мышление было глобальным. Яков Борисович был знаком с различными суждениями по различным проблемам, но не повторял их, а обо всем составлял суждение собственное, оригинальное. Несмотря на свои титулы (три звезды Героя Социалистического Труда, разнообразное лауреатство и проч., не говоря о действительно мировой известности), Зельдович отлично разбирался в повседневных житейских вопросах, был прост, демократичен. Впрочем, в Узком демократизм в общении был нормой, хотя встречались и такие, кто нет-нет, да и ненароком давал понять о своих должностях и званиях.

Большое впечатление на меня произвел академик Валерий Алексеевич Легасов - выдающийся ученый, один из руководителей атомной энергетики. Поначалу он показался мне излишне самоуверенным академическим боссом, сумевшим смолоду сделать блестящую карьеру и интересующимся только текущими делами. Но при более близком знакомстве стало ясно, насколько я ошибался. Легасов был, действительно, личностью, причем весьма масштабной. Он мыслил удивительно четко, формулировал точно, сильно, обоснованно, выстраивая цепь высказываний и обязательно доводя их до логического завершения.

Валерий Алексеевич был государственным человеком и по значению своей деятельности, и по складу ума. Он часто говорил о стране, сознавая ее силу и болезненно ощущая ее слабости. Нет, нет, он меньше всего походил на диссидентствующего интеллигента. Просто разговор вел умный, многое знающий и многое понимающий человек, смелый и твердый в убеждениях, искренне и обостренно воспринимающий окружающее. Меня поразило, как однажды в беседе, возникшей случайно, но принявшей доверительный характер, Валерий Алексеевич давал весьма глубокие и не слишком лестные характеристики членам Политбюро ЦК КПСС ("Я встречался практически со всеми из них", -сказал он). А ведь разговор происходил зимой 1985 г., когда подобные высказывания отнюдь не поощрялись.

26 апреля 1986 г. немедленно после аварии в Чернобыле В.А. Легасов Приехал к месту катастрофы. Он оставался там долго, несмотря на то, что вся "команда", приехавшая первой, сменилась.

Пережитое в Чернобыле не прошло бесследно. Через два года, 27 апреля 1988 г., находясь в состоянии депрессии, он покончил с собой. Трагическая смерть Валерия Алексеевича меня буквально потрясла.

Опубликованные после его самоубийства материалы проливают новый свет на образ ученого, до конца честного перед самим собой и народом,

Я рассказал лишь о трех "пациентах" Узкого для того, чтобы этими примерами проиллюстрировать, сделать нагляднее представление о его обитателях.

Еще несколько слов об особенной, дружеской атмосфере санатория. С 20-х годов немногочисленность отдыхающих и специфичность состава породили обстановку, близкую к домашней, семейной. М.В. Нечкина говорила о дружелюбии и теплоте, о том, как зимними вечерами обитатели санатория собирались в большой гостиной у пылавшего камина, музицировали, читали стихи. Академик И.И. Минц вспоминал, что накануне войны трапеза проходила за общим столом, где все сидели как бы одной семьей.

Уют, тишина, спокойствие, какая-то патриархальность быта сохранялись в течение десятилетий после войны. Многие ученые и писатели приезжали в Узкое постоянно. Часто не только и не столько для отдыха, сколько для написания научных монографий, статей или литературных произведений. Укреплялись старые связи и знакомства, завязывались новые, образовывались стабильные компании. На протяжении ряда лет большая группа научных сотрудников при непременном лидере, академике химике В.И. Спицыне, регулярно приезжала в Узкое для встречи Нового года. К основному ядру, разумеется, примыкали почти все находившиеся в это время в санатории. Встречи проходили весело, с шарадами, загадками, шуточными стихами.

Спицын тамадировал, облачившись в желтый восточный халат, надев затейливую шапочку, изображал тибетского монаха.

За те сорок лет, что я посещал Узкое, все вокруг изменилось самым решительным образом. 1955 год был кануном перемен, преобразовавших эту часть Подмосковья. С 1956 г. в Новых Черемушках началось строительство многоэтажных зданий из железобетонных панелей. В 60-е и 70-е годы развернулась массовая застройка практически во всех окружавших Узкое районах. В 1975 г. возникла огромная стройплощадка в Ясеневе. Год за годом приближались жилые кварталы, административные здания. Сначала крыши двенадцатиэтажек лишь просматривались за недальними рощами, а затем дома стали возникать в непосредственной близости. Ближнее Подмосковье стало полноправной, густо населенной, оживленной частью Москвы.

Исчезли, сохранив себя лишь в названиях микрорайонов, села и деревни Деревлево, Коньково, Беляево, Ясенево. Снесли и село Узкое. Спрямив Старую Калужскую дорогу, широкой лентой пролегла Профсоюзная улица. Исчезли навсегда дубравы, луга, ржаные поля. Санаторий и его парк оказались оазисом, окруженным современными улицами с автобусами, троллейбусами, грузовыми и легковыми машинами.

Сам усадебный дом обветшал. Ремонт, конечно, проводился, и не раз, но время берет свое, и одряхление сказывается все сильнее. Часто стала протекать крыша - то в одной, то в другой комнате, кровати и письменные столы вдруг оказывались под водяными струйками, лившимися с потолка. Сорвавшийся солидный кусок намокшей штукатурки грохнулся на письменный стол сидевшего за ним академика А.М. Самсонова.

За эти годы в санатории поубавилось хороших картин и мебели. Кое-что было передано в музеи. Но главная причина, вероятно, в другом. Не стану никого обвинять, но отсутствие должного контроля, бесхозяйственность создавали в прошлом немало соблазнов. К тому же ремонты, пожары...

Было и прямое воровство. Кража одной из картин в 1986 г. стала предметом обсуждения коллектива. В 1993 г. две небольшие картины И.К. Айвазовского были украдены из малой гостиной в результате открытого бандитского налета с прямым нападением на вахтера. С этого времени в доме установлена вооруженная охрана.

Старение дома, постепенное ухудшение интерьера и бытовых условий, несомненно, сказываются на общей атмосфере в санатории. Но главное, что изменило сохранявшееся десятилетиями его особое положение, заключается во включении в городскую черту.

Я начал свой рассказ с того, что в 1955 г. поездка в Узкое показалась мне далекой. Расстояние, конечно, не изменилось. Изменилось наше психологическое отношение к московским расстояниям. Узкое долго, действительно, казалось далеким даже для тех, кто имел государственный или личный автомобиль. А в 80-е и 90-е годы, когда Узкое стало частью Москвы, транспортная проблема приобрела другой характер. Принципиальное значение имело появление линии метро со сравнительно недалеко расположенными станциями ("Коньково", Теплый Стан", "Ясенево"). Это приблизило Узкое и для тех, кто пользовался общественным транспортом. Многие академики стали приезжать сюда в будние дни, выезжая на несколько часов на заседания Дирекций, ученых советов между завтраком и обедом или обедом и ужином. Легче стало добираться аспирантам, докторантам, ученым секретарям для встреч с научным руководителем или директором. Не обошли Узкое своим вниманием и некоторые любители старины из среды предпринимателей, ставшие его довольно частыми гостями.

По-прежнему, принимая "долговременных отдыхающих", Узкое все больше стало превращаться из загородного санатория в городской Профилакторий особого типа.

Существует много проектов преобразования Узкого, реконструкции главного корпуса, застройки парка и т.д. Я не знаю, что будет с Узким в последующие годы, какой из проектов начнет реализовываться. Представляется очевидным, однако, что в нынешнем виде санаторий долго не сохранится. Тем более важно не только изучить генеалогию владельцев и их жизнь в усадебные годы, но и по возможности запечатлеть семидесятилетнее существование санатория. Эта любопытная и своеобразная страница не должна выпасть из истории российской культуры и науки. Июль 1994 г.

* Оглавление *

Баннерная сеть "Исторические сайты"